(no subject)
Jun. 27th, 2007 11:00 amКакой я буду старушкой?
Лучше всего – одной из тех, что ходят в шуршащих шелковых платьях и лодочках на низком каблуке. У них тонкие лодыжки, выщипанные бровки, розовая помада на узких губах. «Мне уже 81, - говорит она маникюрше. – Да-да, почему не может быть? Поторопитесь, пожалуйста, у меня встреча». А потом пьет с подружками кофе в иерусалимском кафе и перемывает косточки знакомым. Или говорит о правнуках. Или вспоминает старых поклонников. Я не знаю, о чем говорят эти старушки, у них была совсем другая жизнь, а потому мне такой не стать, жаль, ах, жаль.
Скорее уж я стану энергичной московской бабушкой в джинсах и панамке. Буду таскать внуков на лесные прогулки, в музеи и театры. Рассказывать, что папа очень любил музыку, а вот ты совсем не слушаешь. Стрелять с ними в тире. Учить их делать витаминный салат. Втихомолку ахать над новыми молодежными пристрастиями, но делать вид, что мне все нипочем: «Вернешься с дискотеки – позвони. Ну и что, что под утро, я все равно не сплю».
Или гордо восседать в инвалидном кресле… ну хорошо, просто в кресле, в окружении почтительных потомков. Не вставая с места, управлять домом, решать проблемы, мирить поссорившихся, карать виноватых. Скользить высохшей ладонью по теплым затылкам малышей – уже не внуков, а правнуков. Про себя перечислять их имена, чтобы не забыть. «Тише топай – бабушка спит!».
Может быть и хуже. Например, еле передвигая ноги, доползать до маршрутки, виснуть на двери: «Сынок, довезешь бабку до аптечки»? Или – сидеть в пустом доме у телефона, с утра ждать вечернего звонка: «Как дела? – Нормально. – А дети? – Хорошо. – Что на работе? – Все нормально. – Когда вы приедете? – Не знаю. Ну все, мам, пока». Или – ворчать и придираться к домашним, втихомолку мучаясь болью, несварением, беспомощностью. Копаться в старых тряпках, как в том Дюшином дипломном фильме. Он снимал меня в возрастной роли, от девочки до старушки, вгиковские гримерши рисовали мне морщины и сокрушались: «У нее даже пробор молодой!». Дюша сказал, что с морщинками я ему нравлюсь больше всего, вот дурак. А фильм получился плохой.
…Напротив меня в маршрутке усаживаются две фифы, из тех, что панически боятся расстаться с молодостью. Короткие юбки, шпильки, замазанные консилером морщинки под глазами – вечные трюки, которые никого не могут обмануть.
- Как ты думаешь, какой я буду старушкой? – говорит одна, доставая зеркальце.
- А вот такой, - отвечает другая. И показывает на меня.
Лучше всего – одной из тех, что ходят в шуршащих шелковых платьях и лодочках на низком каблуке. У них тонкие лодыжки, выщипанные бровки, розовая помада на узких губах. «Мне уже 81, - говорит она маникюрше. – Да-да, почему не может быть? Поторопитесь, пожалуйста, у меня встреча». А потом пьет с подружками кофе в иерусалимском кафе и перемывает косточки знакомым. Или говорит о правнуках. Или вспоминает старых поклонников. Я не знаю, о чем говорят эти старушки, у них была совсем другая жизнь, а потому мне такой не стать, жаль, ах, жаль.
Скорее уж я стану энергичной московской бабушкой в джинсах и панамке. Буду таскать внуков на лесные прогулки, в музеи и театры. Рассказывать, что папа очень любил музыку, а вот ты совсем не слушаешь. Стрелять с ними в тире. Учить их делать витаминный салат. Втихомолку ахать над новыми молодежными пристрастиями, но делать вид, что мне все нипочем: «Вернешься с дискотеки – позвони. Ну и что, что под утро, я все равно не сплю».
Или гордо восседать в инвалидном кресле… ну хорошо, просто в кресле, в окружении почтительных потомков. Не вставая с места, управлять домом, решать проблемы, мирить поссорившихся, карать виноватых. Скользить высохшей ладонью по теплым затылкам малышей – уже не внуков, а правнуков. Про себя перечислять их имена, чтобы не забыть. «Тише топай – бабушка спит!».
Может быть и хуже. Например, еле передвигая ноги, доползать до маршрутки, виснуть на двери: «Сынок, довезешь бабку до аптечки»? Или – сидеть в пустом доме у телефона, с утра ждать вечернего звонка: «Как дела? – Нормально. – А дети? – Хорошо. – Что на работе? – Все нормально. – Когда вы приедете? – Не знаю. Ну все, мам, пока». Или – ворчать и придираться к домашним, втихомолку мучаясь болью, несварением, беспомощностью. Копаться в старых тряпках, как в том Дюшином дипломном фильме. Он снимал меня в возрастной роли, от девочки до старушки, вгиковские гримерши рисовали мне морщины и сокрушались: «У нее даже пробор молодой!». Дюша сказал, что с морщинками я ему нравлюсь больше всего, вот дурак. А фильм получился плохой.
…Напротив меня в маршрутке усаживаются две фифы, из тех, что панически боятся расстаться с молодостью. Короткие юбки, шпильки, замазанные консилером морщинки под глазами – вечные трюки, которые никого не могут обмануть.
- Как ты думаешь, какой я буду старушкой? – говорит одна, доставая зеркальце.
- А вот такой, - отвечает другая. И показывает на меня.